Н О В О С Т И

Если человека нельзя вылечить, ему необходимо помочь [Новость добавлена - 17.12.2014]

 

Владивосток, ИА Приморье24. Прошло уже 20 лет, как вышли первые приказы Минздрава о создании в России хосписов, а затем и отделений паллиативной помощи. Открытие их по всей стране до сих пор проходит через большие трудности из-за чиновничьей волокиты. А это значит, что каждый день смертельно больные люди обречены доживать последние годы, месяцы и дни в страшных мучениях – без медицинской помощи, часто без возможности получить обезболивающие препараты.
 
Кандидат медицинских наук, врач противоболевой терапии и паллиативной помощиАндрей Денеж, который живет и работает во Владивостоке, уже более 10 лет безуспешно пытается убедить краевые власти в том, что помощь смертельно больным людям с болевыми синдромами необходима незамедлительно и что оптимальным местом для ее оказания будет специализированное медицинское отделение. 

- Как вы пришли в сферу паллиативной помощи?

- У моего начальника родилась идея создать при онкодиспансере кабинет противоболевой терапии. Спросили: «Кто готов?». Сказал, что я, и поехал на учебу в Москву. На тот момент я еще толком не знал, что это такое. Согласился потому, что было интересно побывать в московских больницах, посмотреть как там все устроено, поучиться.

- А как возникла идея создать хоспис в Приморье? 

- Когда увидел уровень медицины в Москве, увидел то, что создано для тяжелых умирающих там – если честно, это был шок. У нас этого не было и до сих пор нет. Это и хосписы, и отделения паллиативной помощи, это кабинеты противоболевой терапии, а также бригады выездной службы – все охвачено. Такая помощь должна оказываться людям в любом регионе.

- Вы ведь пытались продвигать проект строительства хосписа еще при губернаторе Дарькине?

- Не только при Дарькине, но и при губернаторе Наздратенко. С Наздратенко мы три раза жали руки, с Дарькиным шесть.

- Почему же так и не вышло осуществить проект?

- Большие чиновники нашего края, в воле которых было решение вопроса, кратковременно обезболивали тяжелобольных родственников у меня. Затем при прогрессировании заболевания и ухудшении состояния увозили их за границу. Там им предоставлялась помощь, которую они в Приморье не могли получить. А коли они смогли организовать это своим родственникам за границей, то их вопрос был решен. Тогда зачем им подобное строить в Приморье?!
 

- А что изменилось сейчас?

- К огромному счастью для жителей Приморья был построен медцентр ДВФУ, который пытается максимально забрать пациентов в государственные программы по медицинскому обслуживанию, чтобы наши люди не уезжал за рубеж и не оставляли там огромные деньги.

- И на какой стадии сейчас находится проект создания отделения?

- Проект очень долгосрочный. На самом деле, многие хосписы в России строятся на спонсорские деньги. В крае дефицит бюджета и во многих регионах тоже. К сожалению, паллиативной помощи уделяется самое последнее внимание. Недавно созданный Фонд помощи хосписам Приморья и департамент здравоохранения края подписали договор о намерениях создавать отделение паллиативной помощи. Но если вы приедете на остров Русский, где планируется его открыть, посмотрите на ту землю, которая предназначена для строительства, вы увидите территорию, заросшую кустами. Там стоит старое разрушенное здание, от которого остался лишь фундамент. Находится это в поселке Экипажный, добраться к которому можно лишь по многокилометровой грунтовой дороге. Уйдут десятки лет, чтобы здесь появилось медучреждение. Еще краевые власти предлагают выделить под отделение то одно, то другое помещение при действующих больницах. Это, как правило, отличные варианты. И когда уже буквально на днях планируется начать работу, эта договоренность аннулируется крайздравом.

- А в будущем хосписе будут работать люди с имеющимся багажом знаний или же их будут отправлять на специальные тренинги, например, в Москву?

- Чтобы вырастить такого человека, нужно показать, где ему работать. Работать ему негде. Нет ни хосписа, ни отделения паллиативной помощи. Грубо говоря, человеку некуда прийти и переодеться в больничный халат и бахилы.

- Для кого создается отделение паллиативной помощи? 

- У больных наступает момент, когда онкологи, неврологи, терапевты говорят: «мы больше не в силах вам помочь, отправляйтесь домой». И человек остается наедине со скорой неминуемой смертью и болями, вызываемыми болезнями. Вот здесь и начинается паллиативная помощь.

Существует множество методик для уменьшения опухолей, масса аппаратов, которые онкологи не используют, препараты, которые снимают боль. И когда боль на время уходит, человек может снова почувствовать себя человеком – разговаривать с родными, читать книги, писать картины... С ними уже могут работать психологи, помогать принять этот страшный диагноз.

Оказывается помощь и родственникам. И не только сестринский уход – помыть обездвиженного больного, поставить капельницу и прочее. С ними также необходимо разговаривать специалистам и учить, как жить рядом с надвигающейся смертью любимых людей. 

- Как, на Ваш взгляд, должна строиться работа в отделении? 

- Это должен быть стационар на 20-30 коек, этого абсолютно достаточно. Содержать огромное количество персонала, наблюдающего за умирающими пациентами, не нужно. Люди психологически быстро выгорают. В стационар принимаются, как правило, больные с некупирующимися болевыми синдромами, которым надо помогать круглосуточно. Основная работа ведется выездными бригадами, которые помогают больным и их родственникам у них дома. Также должен работать круглосуточный телефон горячей линии, где нуждающиеся могут проконсультироваться со специалистом в любое время.

Немаловажный фактор, что создание отделения значительно упрощает процедуру получения обезболивающих. Родственникам не придется стоять часами под дверями в поликлинике у терапевта, чтобы получить рецепт. Из-за загруженности участковых врачей часто не удается получить лекарства в срок. Больные без обезболивающих переживают страшные муки и это приводит к трагедиям. Яркий пример - это громкое самоубийство контр-адмирала Вячеслава Апанасенко. А ведь такие случаи происходят очень часто. Просто о них не пишут.

Еще отделение становится центром, где обреченные больные встречают помощь волонтеров, где организовываются концерты, творческие встречи с писателями, поэтами, музыкантами. Где люди чувствуют себя частью общества, понимают, что они еще живут.

- А как чаще, людей оставляют дома или определяют в стационары?

- Пока у нас нет отделения, нет и стационара. Остается лечить пациентов на дому, так как тяжелых пациентов не берут ни в один стационар, объясняя это разными причинами – нехватка медперсонала, отсутствие свободных коек, современных обезболивающих. Параллельно свое дело сделала свое дело государственная политика СССР. У нас всегда говорилось: «Вот вас родители произвели на свет, и вы точно так же должны отплатить им и проводить их».

За рубежом все по-другому. Родители дали старт, обрадовались, что ты стал лучше их. А дальше родителями занимается государство. Дети работают, платят налоги и движутся к своим целям. То есть они родителей не касаются, так как знают, что выплачивают страховки и так далее. А у нас заболел родитель - дети берут отпуск или вовсе увольняются с работы и ухаживают, потому что больше родные никому не нужны. Нет ни отделений паллиативной помощи, ни хосписов, ничего нет. Ты за ним ухаживаешь: бегаешь за обезболивающими или наркотиками и прочее.

- Как вы считаете, пациент должен знать о том, что он смертельно болен?

- Все зависит от того, что ему рассказывали до этого, а также от уровня его образования. На самом деле, в Европе и во всех европейских странах считается, что пациент обязательно должен знать диагноз. Уровень интереса людей в Приморье, как и по всей России, к собственному здоровью довольно низкий, особенно на периферии. Очень часто приходится видеть пациентов уже умирающих, которые тебя спрашивают о собственном диагнозе. Перед этим их обманывали родственники, участковые терапевты, врачи общей практики по просьбе родственников и так далее. Гораздо проще лечить человека, который знает свой диагноз. Он понимает, зачем ему нужно принимать таблетки в то или иное время, он понимает, что с ним происходит.
 

- Детям тоже лучше знать?

- Дело в том, что существует медицинская психология детей. И как правило, в детских хосписах и детских отделениях паллиативной помощи работают специальные люди, которые общаются с детьми. Им это преподносится в виде сказки. Ребенок все понимает, но видит сказки. То есть это говорится так, чтобы ребенок не сопротивлялся лечению и в то же время понимал, почему ему плохо. Это самый высокий пилотаж в психологии.

- А каких людей среди умирающих пациентов больше, которые относятся ко всему происходящему смиренно или же ожесточенно?

- Это очень серьезный вопрос. На самом деле он касается психологии не только онкологических пациентов, но и пациентов, которым ставится смертельный диагноз. Онкологический или любой другой умирающий пациент после объявления диагноза должен пройти много психологических стадий. Многим врачам советской школы, в том числе и мне, говорили: «Если вы озвучите больному смертельный диагноз, он может что-нибудь сделать с собой». Пациенты умирали, к примеру, под диагнозом язва желудка, а на самом деле у них был рак.

Многое зависит от уровня образования пациента, от того, как ты ему преподнесешь этот диагноз, от того, как ты с ним поговоришь, от того, что ты ему пообещаешь. Очень часто пациент приходит уже поздно. Его целый год обследовали, а тут он приходит, и ему комиссия ставит диагноз – четвертая стадия. Как это объявить? Можно просто выдать листик и отправить человека, а можно с ним поговорить. Да, человек на какое-то время может впасть в психологически нестабильное состояние, но ему должны быть прописаны антидепрессанты, с ним должен работать психолог. После того, как медицинский персонал все объяснил человеку, многое зависит от его отношения к жизни. Есть люди, скажем, бизнесмены: огромное дело, огромные деньги. Они готовы на все, но у них есть образование. Если жена Горбачева умерла от онкологии – хоть на Тибет поезжай, хоть куда – ты не справишься с этим. Такие люди просят о помощи первое время, чтобы завершить свои дела, а после уже не приходят. Есть пациенты, которые много читают и верят в разные способы лечения от рака. Люди по-разному относятся к смертельному заболеванию. Одни не хотят лечиться, другие цепляются за любую возможность. Мы всем стараемся помочь одинаково, это выбор и решение каждого человека.  А есть пациенты, которые не заботятся. Они говорят: «Да я заболел и какая разница?» Он прошел курс химиотерапии и дальше поехал сажать картошку. И таких людей мы поддерживаем. Очень легко в этом плане с верующими людьми, с буддистами, христианами – они верят, что переход из этой жизни в другую – это благо, а тело – бренность.
 
 

- А как вы относитесь к процедуре эвтаназии?

- Смысл? Если человека нельзя вылечить, ему можно помочь, гласит девиз Первого московского хосписа. Обеспечь человеку качественную жизнь, и он захочет жить дальше.

Есть такие пациенты, скажем, нетерминальные: молодые люди, сломавшие позвоночник, попавшие в тяжелое ДТП. Его бросила любимая девушка, друзья отвернулись, родители не знают, на какие деньги его содержать, у него пролежни, пневмония и так далее. Или же на аппарате человек постоянно – искусственная вентиляция легких. Вот там нужно смотреть – нужна ли медицинская эвтаназия или нет.

Но всегда возникает вопрос. Мы же медики. Мы призваны лечить людей. Почему мы их должны убивать? Почему общество решило, что эвтаназия – это медицинская проблема? Пусть будет палач, пусть чиновники решают, убивать человека или нет. А врач тут причем? Никогда, ни в коем случае нельзя перекладывать эвтаназию в медицинскую сферу. Врачи всегда могут помочь.

Многие страны в разное время открывали дорогу эвтаназии, и они попадались на том, что начиналась волна убийств пациентов, которым еще можно оказать медицинскую помощь и продлить им жизнь. Просто родственники для того, чтобы отработать имущество, богатство этих людей, входили в сговор с медиками и людей казнили. После этого такие страны отменяли эвтаназию. Огромный поток пациентов прибывает в страну, как только в ней разрешают такую процедуру. Это ведь тоже огромная политическая и бизнес составляющие. На смерти человека делают деньги.

- Вы общаетесь с родными своих пациентов? 

- Я доктор, который встречается им самым последним. После смерти своих близких люди не хотят со мной общаться. Но я уверен, что они были бы готовы прийти в хоспис, они были бы готовы помогать другим больным.

- А как вы считаете, существует ли лекарство от рака?

- Я думаю, что существует, но это никому не выгодно, ведь огромные прибыли фармацевтических компаний влияют на этот процесс. Ведь победили же мы чуму, полиомиелит, которые появляются только эпизодически. А онкологией человечество болеет со времен Гиппократа. Так что, на мой взгляд, лекарство есть.

- А был ли в вашей практике самый тяжелый в моральном плане пациент?

- Дело в том, что у меня умирали очень выдающиеся пациенты: профессора, доктора наук, деятели искусств, люди не с одним высшим образованием, очень высокого и неординарного мнения о жизни. Многие люди посвятили свои жизни коллекциям – собирали марки, книги, картины. Один из моих пациентов, который создал Пушкинский музей, читал детям наизусть сказку о царе Салтане, водил их по экскурсиям. И вдруг этого человек у нас забирают? Сидишь и думаешь: разве я достоин этого человека? Нет – он достоит сотен из нас. Но самое тяжелое – эти люди всегда приходят во снах. Смерть детей просто невыносима. Когда лежит ребенок, такой же, как у тебя дома, он в сознании и все понимает, но он на морфине и умирает. И в этот момент ему нужно что-то сказать.

- И что вы говорите?
- Я пытаюсь с ним поговорить о том, что он думает. 

 
 
- О чем думают такие дети?
- Они думают о том, что я им помогу, родители помогут, и о том, что завтра купят лекарство, а после он поправится и пойдет гулять. Но приходится назначать больше препаратов, чтобы он спал и не понимал, что с ним происходит. Это очень тяжело.

- Что самое сложное в вашей работе? 
- Заснуть и спать

http://primorye24.ru/news/interview/47537-esli-cheloveka-nelzya-vylechit-emu-neobhodimo-pomoch.html